Skip to navigation – Site map

HomeNuméros55/3-4Comptes-rendusRussie ancienne et impérialeDavid A. Frick, Kith, Kin, and Ne...

Comptes-rendus
Russie ancienne et impériale

David A. Frick, Kith, Kin, and Neighbors, Communities and Confessions in Seventeenth‑Century Wilno

Александр Каменский
p. 348-353
Bibliographical reference

David A. FRICK, Kith, Kin, and Neighbors, Communities and Confessions in Seventeenth‑Century Wilno, Ithaca – London : Cornell University press, 2013, xxiv + 529 p.

Full text

1Книга профессора Университета Калифорнии в Беркли Дэвида Фрика представляет собой чрезвычайно тщательное, можно сказать, скрупулезное (подчас, даже чересчур детальное) исследование Вильно (Вильнюса) XVII века, написанное в рамках направления, которое принято определять как urban anthropology и которое, будучи опрокинутым в прошлое, вбирает в себя элементы микро‑истории, локальной истории и истории повседневности. При этом автор успешно аккумулировал практически весь опыт своих многочисленных предшественников как с точки зрения используемых им исследовательских подходов и методик, так и широчайшего спектра рассматриваемых в книге аспектов повседневной жизни обитателей столицы Великого Княжества Литовского в период его вхождения в состав Польско‑Литовского государства. С этой точки зрения, книгу Фрика можно признать образцовой, использовать в качестве модели в исследованиях подобного рода и предлагать студентам в виде учебного пособия. Вместе с тем, в отличие от многочисленных иных европейских городов средневековья и раннего нового времени, изучавшихся в похожих работах, выбор в качестве объекта исследования именно Вильно был связан для автора, как обозначено в названии книги, с выраженной спецификой этого города, обусловленной многонациональным и многоконфессиональным составом его населения : в XVII в. там жили литовцы, поляки, немцы, русины, евреи, татары – католики, лютеране, кальвинисты, униаты, православные, иудеи и мусульмане. Это немаловажное обстоятельство позволило автору сместить фокус своего исследования с обычной в таких случаях реконструкции повседневных практик, социальных связей и жизненных стратегий людей раннего нового времени в рамках отдельного локуса на выяснение роли во всем этом конфессионального фактора. Как пишет сам автор, он попытался « понять способы, поведение и правила мультиконфессионального мультиэтнического и мультикультурного сосуществования» (c. 5). « В какой степени, – задается он вопросом, – соседские и человеческие взаимосвязи (посредством брака, выбора опекунов и других юридических представителей, крестных, свидетелей, принадлежности к той или иной профессиональной ассоциации и т.д.) имели конфессиональные и культурные ограничения ? При каких обстоятельствах эти ограничения нарушались ?» (c. 16).

2Отправной точкой исследования Фрика послужили описи домовладений, составленные королевским квартирмейстером в 1636 и 1639 гг. с целью определения мест для постоя придворных, сопровождавших короля во время его визитов в Вильно. Это позволило не только реконструировать топографию города рассматриваемого времени, определить места концентрации лиц с определенным социальным статусом и определенного вероисповедания, локализовать место действия многих описываемых в книге событий, но и чрезвычайно выпукло показать роль соседских связей во всех аспектах повседневности. В каждой из глав своего исследования, идет ли речь о крещении детей, получении образования или о судебных тяжбах, при упоминании того или иного имени автор, по возможности, педантично указывает на место проживания его обладателя. Другая характеристика, также почти всегда присутствующая в книге рядом с именем каждого виленца, наряду с его конфессиональной принадлежностью, – это его родственные связи. Таким образом, каждый персонаж сразу же помещается в определенную систему соседских, родственных и конфессиональных связей, определяющих его поведение. Впрочем, последнее далеко не всегда очевидно и, подчас, подобная информация воспринимается читателем как избыточная, тем более, что одни и те же персонажи фигурируют в разных главах книги, и автор, неуклонно следуя избранной однажды тактике, вынужден повторяться.

3Книга Дэвида Фрика состоит из 14 глав. В первых трех автор реконструирует расселение жителей старого Вильно по его основным улицам, сфокусировав при этом внимание на проблеме соседства. Использованные им описи домовладений 1636 и 1639 гг. содержат не только сведения о владельцах, но и об арендаторах, а также данные о числе жилых и хозяйственных помещений в каждом из них, что позволило фактически воссоздать среду обитания виленцев XVII в. Автор при этом подчеркивает, что понятие « соседство» для Вильно этого времени означало нечто большее, чем можно предположить, поскольку внутренняя планировка жилых домов практически не предполагала приватности : « Чтобы попасть к себе домой, соседи часто вынуждены были проходить через комнаты друг друга». И даже если строение имело внешние деревянные галереи и лестницы, по которым можно было попасть в отдельные покои, « пользующиеся этими галереями соседи, по пути домой, проходя мимо выходивших во двор окон, постоянно видели, что происходит у их соседей и слышали доносившиеся до них звуки и запахи». Таким образом, заключает Фрик, « до появления изменений в восприятии и архитектурных новаций восемнадцатого века никто никогда не оставался в одиночестве» (c. 70‑71). Если принять во внимание, что соседями по дому при этом зачастую были не только представители различных христианских конфессий, но и разных религий, понятно, что это одновременно и создавало дополнительное напряжение, и заставляло искать модели поведения и вырабатывать механизмы предотвращения конфликтов.

4Название четвертой главы книги – « Колокола Вильно» – настраивает читателя на тему звуков города, но в действительности они лишь повод для рассмотрения гораздо более важной темы времени – темы, ставшей в последние десятилетия традиционной для исследований по истории раннего нового времени. Однако в случае с Вильно XVII века она не сводится только к распределению времени суток, ритму жизни и роли городских часов, поскольку особенностью этого города было сосуществование различных календарей, по которым жили в рассматриваемый период не только христиане, евреи и татары, но и представители разных христианских конфессий. Понятно, что несовпадение различных праздничных и выходных дней также являлось источником напряжения и потенциальных конфликтов, затрагивавших в том числе и коммерческие интересы, поскольку не совпадали и дни, когда, например, христианам и евреям запрещалось торговать. Д. Фрик показывает, что, с одной стороны, и центральная королевская, и местная власти пытались регулировать эту деликатную и взрывоопасную сферу жизни виленцев, а с другой, практические потребности людей иногда брали верх над конфессиональными предписаниями. Так, к примеру, в 1667‑1668 гг. виленские мясники‑христиане затеяли тяжбу со своими еврейскими коллегами, обвиняя их в том, что по пятницам и в великий пост те режут скот вблизи католических церквей и монастырей, в том числе на улицах, по которым католики идут к службе. Однако, обращаясь к плану города, автор замечает, что « трудно представить, чтобы кто‑либо, не живший на Еврейской улице, шел бы по ней на службу в Францисканскую церковь». Жалобы мясников‑христиан, по его мнению, явно имели коммерческий подтекст, тем более что « есть свидетельства того, что еврейские магазины, в том числе мясные лавки, обслуживали соседей‑христиан, когда магазины христиан были закрыты» (c. 96). Так или иначе, « какофония виленских колоколов и призывов к молитве постоянно напоминали виленцам, что они делят город с представителями ряда других конфессий и религий, что было источником напряжения и негодования, но одновременно означало, что житель Вильно обладал хорошим пониманием ритмов жизни всех остальных» (c. 98).

5Реконструировав пространство и время, в котором жили и коммуницировали жители Вильно XVII века, в следующей, пятой главе своей книги Д. Фрик обращается к языку, или, вернее, языкам, на которых говорили и писали виленцы. Здесь уместно заметить, что рецензируемая книга основана на весьма солидной источниковой базе, включающей как многочисленные опубликованные, так и архивные источники, извлеченные автором из хранилищ Литвы, Польши, России и Германии. При этом в книге немало образцов тонкого и мастерского источниковедческого анализа. Автор специально останавливается на отдельных фразах используемых им документов, анализирует их язык, предлагает различные трактовки не всегда понятных современному читателю фраз и оборотов. Так, рассматривая иски против бесчестья, Д. Фрик отмечает, что истцы настаивали на фиксации оскорблений, высказанных обидчиками в их адрес и, таким образом, мы « приближаемся к тому, чтобы услышать живую речь, звучавшую на рынке, улицах и в домах Вильно семнадцатого века». Однако тут же он делает необходимые оговорки : есть основания считать записанные в иске оскорбления достоверными, но совершенно не обязательно они были произнесены на том же языке, на котором составлен иск, и, наконец, (именно этому историк придает наибольшее значение) эти записанные оскорбления « соответствовали определенным общепринятым риторическим нормам» (c. 113). В одном случае, Фрик предполагает, что автор документа, жаловавшегося в магистрат на свою жену, хотел написать не совсем то, что написал (c. 225), а в другом (жалоба еще одного мужа на ушедшую от него жену) отмечает, что, читая соответствующий документ, невозможно понять испытывал ли его автор облегчение или, напротив, сетовал на то, что жена его покинула (c. 227‑228). Впрочем, в последнем случае в трактовке документа скорее всего следовало бы исходить из цели его составления : автор информировал им власти о том, что жена с ним больше не живет, что означало снятие с себя ответственности за ее возможные долги.

6Восемь последующих глав книги отражают все фазы жизненного цикла виленцев — рождение и крещение, образование и овладение мастерством, ухаживание и брак, неприятности в браке, в том числе приводившие к разводам, членство в ремесленных и торговых гильдиях и религиозных братствах, участие в судебных тяжбах, старость и забота о неимущих и, наконец, смерть. Особняком стоит двенадцатая глава книги, посвященная жизни виленцев в период оккупации города русскими войсками в 1655‑1661 гг. Эта тема имеет довольно богатую историографию и поэтому автор концентрирует свое внимание преимущественно на судьбах тех жителей города, которые фигурируют и в других главах его повествования, особо останавливаясь на тех, кто бежал в это время в Кенигсберг, а также на том, как происходило их возвращение домой, как в самом Вильно после его освобождения пытались преследовать коллаборационистов, а также на имущественных и семейных конфликтах, порожденных этими событиями.

7В целом, как уже сказано, перед читателем книги Д. Фрика предстает весьма объемная и детальная картина жизни Вильно XVII века со всеми ее особенностями и нюансами, порожденными национальным и конфессиональным многообразием этого города. Впрочем, временами в этой картине обнаруживаются небольшие лакуны, связанные с отсутствием соответствующих источников. Так, к примеру, рассматривая выбор виленскими католиками и лютеранами крестных родителей для своих детей автор отмечает, что, не смотря на протесты духовенства, участие в церемонии крещения лиц разных конфессий было делом достаточно частым, и, соответственно, соседские, родственные, экономические, а иногда и политические связи оказывались сильнее религиозных запретов. Однако можно предположить, что если бы до нас дошли соответствующие источники по православным виленцам, картина была бы несколько иной. Также автор отмечает, что « имеются сведения о том, что конфликты между русинами и евреями в Польско‑Литовском государстве были более острыми и грубыми, чем между другими христианами и евреями и что инициатором насилия могла быть любая из сторон» (c. 41). Но отсутствие необходимых источников, по‑видимому, не позволило Д. Фрику ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение на виленском материале.

8Описывая те или иные стороны жизни виленцев и взаимоотношения между различными национальными и конфессиональными общинами, автор книги иногда сравнивает их с аналогичными явлениями в других городах Европы. Однако делает он это нечасто и как бы вскользь, что, как представляется, несколько обедняет его работу. В большинстве случаев читатель остается в неведении относительно того, насколько описываемые в книги явления были уникальны, характерны только для Вильно и порождены особенностями состава его населения, или имели распространение по всей Европе раннего нового времени. В этом смысле Вильно предстает на страницах книги Д. Фрика как изолированный локус, в то время как привлечение компаративного материала, как представляется, значительно обогатило бы книгу и расширило возможности ее использования специалистами из смежных областей. Так, читатель, знакомый с реалиями русского города XVII‑XVIII вв. не может не обратить внимание на то, что, в отличие от Вильно, практика жалоб супругов друг на друга была там практически не знакома, а вот в практике дел о бесчестье, напротив, обнаруживается немало общего. В целом, условия жизни в европейских городах этого времени были во многом схожими, что зачастую определяло и появление на бытовом уровне сходных практик, не зависевших ни от конфессиональной принадлежности, ни от места проживания.

9Несколько более широкий контекст представлен автором лишь в заключении к книге, где он сравнивает Вильно с другими городами Польско‑Литовского государства, вновь подчеркивая особость столицы Великого Княжества Литовского по сравнению, например, со Львовом или Краковом. При этом Д. Фрик отмечает, что неверно было бы использовать применительно к Вильно XVII в. наполнившееся смыслом лишь в следующем столетии понятие толерантности (tolerance). Скорее здесь следует говорить о терпимости (toleration). Возникавшие в городе время от времени вспышки насилия (в отношении евреев или представителей иных христианских конфессий) приходились, как правило, на религиозные праздники и, по мнению автора, не превышали приемлемого уровня. Отчасти, считает он, система работала именно в силу разнообразия конфессионального ландшафта : « фокусироваться на « другом» проще, когда этот « другой» один» (c. 409). Именно поэтому напряженность между христианами и евреями носила постоянный характер, в то время как оппозиция католиков и не‑католиков была более сложной, поскольку существовало четыре варианта « другого».

10Д. Фрик сознает, что не все поставленные им вопросы полностью решены и необходимы дальнейшие исследования в рамках конкретных case‑studies. Однако очевидно, что его исследование вносит значительный вклад в изучение истории Восточной Европы раннего нового времени и существенно дополняет наши знания о ней.

Top of page

References

Bibliographical reference

Александр Каменский, David A. Frick, Kith, Kin, and Neighbors, Communities and Confessions in Seventeenth‑Century WilnoCahiers du monde russe, 55/3-4 | 2014, 348-353.

Electronic reference

Александр Каменский, David A. Frick, Kith, Kin, and Neighbors, Communities and Confessions in Seventeenth‑Century WilnoCahiers du monde russe [Online], 55/3-4 | 2014, Online since 09 April 2015, connection on 29 March 2024. URL: http://journals.openedition.org/monderusse/8023; DOI: https://doi.org/10.4000/monderusse.8023

Top of page

About the author

Александр Каменский

Higher School of Economics, Moscow

Top of page

Copyright

The text and other elements (illustrations, imported files) are “All rights reserved”, unless otherwise stated.

Top of page
Search OpenEdition Search

You will be redirected to OpenEdition Search